Раввин Хаим-Цви Шварц не был любавичским хасидом, перед войной его семья была среди последователей Мункачского Ребе, но в 1946 году он обратился за советом к тогдашнему Любавичскому Ребе Йосефу-Ицхаку Шнеерсону. Раввин Шварц – беженец, молодой человек, потерявший из-за Холокоста всю свою семью, все, что составляло его жизнь, не мог понять, что ему дальше делать со своей жизнью.
– Поговори с моим зятем, раввином Менахемом-Мендлом Шнеерсоном, – сказал Ребе, благословив Хаима.
Зять Ребе посоветовал молодому раввину поселиться в одном из городов Бразилии.
– Почему в Бразилии?
– Там много беженцев-евреев. За последние годы на долю нашего народа выпало много тяжких испытаний, и поэтому большинство евреев не получили даже основ еврейского образования. Многие уже стали жертвами ассимиляции, вступают в браки с неевреями. Долг каждого еврея, знающего Тору, бороться с духовным разложением нашего народа. Отправляйтесь в Бразилию, помогите создать там общину образованных и соблюдающих традиции евреев.
Раввин Шварц взял на себя эту миссию, переехал в Бразилию, открыл там дневную еврейскую школу. Много сил и труда ушло на то, чтобы найти средства, подготовить преподавателей, убедить людей в том, как важно давать детям еврейское образование. Шли годы, школа раввина Шварца процветала, ее выпускники стали ядром еврейской общины.
Раввин Шварц поддерживал теплые отношения с человеком, пославшим его в Бразилию. Тем временем, после того как в 1950 году скончался его тесть, рабби Менахем-Мендл Шнеерсон возглавил Любавичское движение. По особенно трудным вопросам раввин Шварц всегда советовался с ним.
Однажды, через несколько лет после прибытия в Бразилию, он имел случай убедиться, насколько велика забота Ребе о своих подопечных. Об этом раввин Шварц поведал любавичскому хасиду, с которым встретился в самолете, когда летел из Бразилии в Нью-Йорк.
– Как-то, – рассказывал он, – мне позвонили родители одного из моих учеников и попросили о встрече. Ничего необычнного в этом не было, но они говорили так взволнованно, что я понял – дело непростое и в тот же вечер пригласил их к себе домой.
– Это не имеет отношения к моему сыну, – сказал отец мальчика, когда мы расположились у меня в кабинете. – В вашей школе он достиг замечательных успехов. Дело в нашей дочери, которая выросла здесь и повзрослела еще до вашего приезда. Как вам известно, мы не строго придерживаемся традиций, однако для нас крайне важно, чтобы наши дети ощущали себя евреями. Поэтому мы и отдали сына в вашу школу, хотя она намного «религиозней», чем мы сами.
А суть дела вот в чем: дочь сообщила нам, что влюбилась в нееврея и собирается замуж. Мы всячески пытались ее отговорить, но ни доводы, ни просьбы, ни угрозы никакого действия не возымели, и теперь она вообще отказывается с нами что-либо обсуждать и вообще ушла из дома. Вы – наша единственная надежда! Может, вам удастся ее переубедить, объяснить, что она предает свой народ, родителей и себя.
– Согласится ли она со мной встретиться? – спросил я.
– Если узнает, что мы уже с вами говорили, то наверняка нет.
– Значит, сам пойду к ней, – решил я.
Я взял у родителей ее адрес и в тот же вечер к ней отправился. Узнав о цели моего визита, она, похоже, обиделась, но, будучи человеком воспитанным, вынуждена была пригласить меня в дом. Мы проговорили несколько часов. Она выслушала меня вежливо и пообещала подумать, но уходил я с чувством, что речи мои вряд ли повлияют на ее решение.
Несколько дней это дело не выходило у меня из головы – я пытался придумать, как не допустить потери еще одной еврейской души. И тогда я вспомнил о Ребе: вся надежда была на него одного! Я позвонил его секретарю, раввину Ходакову, рассказал о случившемся и попросил совета Ребе. Через несколько минут раздался телефонный звонок.
– Ребе просит передать этой девушке, – сказал раввин Ходаков, – что один еврей из Бруклина из-за того, что она собралась замуж за нееврея, потерял сон.
Столь неожиданный ответ смутил меня: я никак не мог понять, о чем идет речь.
– Что это за еврей? – удивился я.
И тут на другом конце провода раздался голос Ребе:
– Его зовут Мендл Шнеерсон.
Я озадаченно опустил трубку. Могу ли я поступить так, как сказал Ребе? Да она захлопнет передо мной дверь! Промучившись всю ночь, я решил передать девушке совет Ребе. В конце концов на карту поставлена еврейская душа, а мне, кроме моей гордости, терять нечего.
Рано утром я был у нее.
– Послушайте, – сказала она, не дав мне раскрыть рот, – за кого я выйду замуж – это мое дело и только мое. Я уважаю раввинов и верующих людей, поэтому не указала вам на дверь, а выслушала. Прошу вас, уходите, не донимайте меня больше.
– Я должен вам еще кое-что сказать, – на этот раз твердо сказал я.
– Говорите и уходите.
– Один еврей из Бруклина из-за того, что вы собрались замуж за нееврея, потерял сон.
– И вы пришли мне об этом сообщить? – воскликнула она и собралась закрыть дверь.
Однако прежде чем сделать это, все-таки спросила:
– Кто этот еврей?
– Великий духовный вождь евреев, раввин Менахем-Мендл Шнеерсон, известный как Любавичский Ребе, – ответил я. – Ребе очень заботят материальное и духовное благосостояние каждого еврея, он страдает о каждой душе, потерянной для своего народа.
– Как он выглядит? У вас есть его фотография?
– Где-то есть. Я вам ее принесу.
К моему удивлению она не стала возражать, но молча кивнула. Я помчался домой, перерыл все в поисках фотографии Ребе. Наконец нашел ее в ящике комода и тут же кинулся назад.
Девушка бросила взгляд на фотографию Ребе и побледнела.
– Да, это он, – прошептала она.
– Уже целую неделю, – объяснила она, – этот человек является мне во сне и уговаривает не оставлять своего народа. Я решила, что этот образ еврейского мудреца – плод моего воображения, и то, что он говорил мне, – только ваши слова и слова моих родителей, застрявшие у меня в голове. Но оказывается, это не выдумка. Я никогда в жизни не встречала этого человека и не видела его фотографий, даже не слыхала о нем. Но он – это тот, кто является мне во сне.
